Неточные совпадения
Сопровождаемый Пфейфершей, Грустилов ощупью спустился по
темной лестнице вниз и едва мог нащупать
дверь.
И он от
двери спальной поворачивался опять к зале; но, как только он входил назад в
темную гостиную, ему какой-то голос говорил, что это не так и что если другие заметили это, то значит, что есть что-нибудь.
Он не раздеваясь ходил своим ровным шагом взад и вперед по звучному паркету освещенной одною лампой столовой, по ковру
темной гостиной, в которой свет отражался только на большом, недавно сделанном портрете его, висевшем над диваном, и чрез ее кабинет, где горели две свечи, освещая портреты ее родных и приятельниц и красивые, давно близко знакомые ему безделушки ее письменного стола. Чрез ее комнату он доходил до
двери спальни и опять поворачивался.
Почти в одно и то же время вошли: хозяйка с освеженною прической и освеженным лицом из одной
двери и гости из другой в большую гостиную с
темными стенами, пушистыми коврами и ярко освещенным столом, блестевшим под огнями в свеч белизною скатерти, серебром самовара и прозрачным фарфором чайного прибора.
Из сеней он попал в комнату, тоже
темную, чуть-чуть озаренную светом, выходившим из-под широкой щели, находившейся внизу
двери.
Он посветил им, запер за ними
дверь, ввел их по лестнице вверх, и они очутились под высокими
темными сводами монастырской церкви.
Он долго ходил по всему длинному и узкому коридору, не находя никого, и хотел уже громко кликнуть, как вдруг в
темном углу, между старым шкафом и
дверью, разглядел какой-то странный предмет, что-то будто бы живое.
Положимте, что так.
Блажен, кто верует, тепло ему на свете! —
Ах! боже мой! ужли я здесь опять,
В Москве! у вас! да как же вас узнать!
Где время то? где возраст тот невинный,
Когда, бывало, в вечер длинный
Мы с вами явимся, исчезнем тут и там,
Играем и шумим по стульям и столам.
А тут ваш батюшка с мадамой, за пикетом;
Мы в
темном уголке, и кажется, что в этом!
Вы помните? вздрогнём, что скрипнет столик,
дверь…
— Да, надо почиститься, — отвечал Аркадий и направился было к
дверям, но в это мгновение вошел в гостиную человек среднего роста, одетый в
темный английский сьют, [Костюм английского покроя (англ.).] модный низенький галстух и лаковые полусапожки, Павел Петрович Кирсанов.
А в маленькой задней комнатке, на большом сундуке, сидела, в голубой душегрейке [Женская теплая кофта, обычно без рукавов, со сборками по талии.] и с наброшенным белым платком на
темных волосах, молодая женщина, Фенечка, и то прислушивалась, то дремала, то посматривала на растворенную
дверь, из-за которой виднелась детская кроватка и слышалось ровное дыхание спящего ребенка.
Николай Петрович с сыном и с Базаровым отправились через
темную и почти пустую залу, из-за
двери которой мелькнуло молодое женское лицо, в гостиную, убранную уже в новейшем вкусе.
В большой комнате на крашеном полу крестообразно лежали
темные ковровые дорожки, стояли кривоногие старинные стулья, два таких же стола; на одном из них бронзовый медведь держал в лапах стержень лампы; на другом возвышался черный музыкальный ящик; около стены, у
двери, прижалась фисгармония, в углу — пестрая печь кузнецовских изразцов, рядом с печью — белые
двери...
Остановились у крыльца двухэтажного дома, вбежали по чугунной лестнице во второй этаж. Дронов, открыв
дверь своим ключом, втолкнул Самгина в
темное тепло, помог ему раздеться, сказал...
Квартира дяди Хрисанфа была заперта, на
двери в кухню тоже висел замок. Макаров потрогал его, снял фуражку и вытер вспотевший лоб. Он, должно быть, понял запертую квартиру как признак чего-то дурного; когда вышли из
темных сеней на двор, Клим увидал, что лицо Макарова осунулось, побледнело.
В дом прошли через кухню, — у плиты суетилась маленькая, толстая старушка с быстрыми, очень светлыми глазами на
темном лице; вышли в зал, сыроватый и сумрачный, хотя его освещали два огромных окна и
дверь, открытая на террасу.
Самгин взял лампу и, нахмурясь, отворил
дверь, свет лампы упал на зеркало, и в нем он увидел почти незнакомое, уродливо длинное, серое лицо, с двумя
темными пятнами на месте глаз, открытый, беззвучно кричавший рот был третьим пятном. Сидела Варвара, подняв руки, держась за спинку стула, вскинув голову, и было видно, что подбородок ее трясется.
На руке своей Клим ощутил слезы. Глаза Варвары неестественно дрожали, казалось — они выпрыгнут из глазниц. Лучше бы она закрыла их. Самгин вышел в
темную столовую, взял с буфета еще не совсем остывший самовар, поставил его у кровати Варвары и, не взглянув на нее, снова ушел в столовую, сел у
двери.
Через несколько минут пред ним открыл
дверь в
темную переднюю гладко остриженный человек с лицом татарина, с недоверчивым взглядом острых глаз.
Все четыре окна квартиры его были закрыты ставнями, и это очень усилило неприятное его настроение.
Дверь открыла сухая,
темная старушка Фелицата, она показалась еще более сутулой, осевшей к земле, всегда молчаливая, она и теперь поклонилась ему безмолвно, но тусклые глаза ее смотрели на него, как на незнакомого, тряпичные губы шевелились, и она разводила руками так, как будто вот сейчас спросит...
Ехали долго, по
темным улицам, где ветер был сильнее и мешал говорить, врываясь в рот. Черные трубы фабрик упирались в небо, оно имело вид застывшей тучи грязно-рыжего дыма, а дым этот рождался за
дверями и окнами трактиров, наполненных желтым огнем. В холодной темноте двигались человекоподобные фигуры, покрикивали пьяные, визгливо пела женщина, и чем дальше, тем более мрачными казались улицы.
Человек в перчатках разорвал правую, резким движением вынул платок, вытер мокрое лицо и, пробираясь к
дверям во дворец, полез на людей, как слепой. Он толкнул Самгина плечом, но не извинился, лицо у него костистое, в
темной бородке, он глубоко закусил нижнюю губу, а верхняя вздернулась, обнажив неровные, крупные зубы.
Первым втиснулся в
дверь толстый вахмистр с портфелем под мышкой, с седой, коротко подстриженной бородой, он отодвинул Клима в сторону, к вешалке для платья, и освободил путь чернобородому офицеру в
темных очках, а офицер спросил ленивым голосом...
Марина не думала меняться и о супружестве имела
темное понятие. Не прошло двух недель, как Савелий застал у себя в гостях гарнизонного унтер-офицера, который быстро ускользнул из
дверей и перелез через забор.
Он не знал, что делать, отпер
дверь, бросился в столовую, забежал с отчаяния в какой-то
темный угол, выбежал в сад, — чтоб позвать кухарку, зашел в кухню, хлопая
дверьми, — нигде ни души.
Дверь была на ключе, я отворил, и вдруг — темная-темная ночь зачернела передо мной, как бесконечная опасная неизвестность, а ветер так и рванул с меня фуражку.
Были они до безобразия низки, но, что глупее всего, окна,
двери, мебель — все, все было обвешано или убрано ситцем, прекрасным французским ситцем, и отделано фестончиками; но от этого комната казалась еще вдвое
темнее и походила на внутренность дорожной кареты.
Она взяла меня за сюртук, провела в
темную комнату, смежную с той, где они сидели, подвела чуть слышно по мягкому ковру к
дверям, поставила у самых спущенных портьер и, подняв крошечный уголок портьеры, показала мне их обоих.
Мы постучались: негритянка отворила нам
двери, и мы вошли почти ощупью в
темные комнаты.
Сюда, сюда, пожалуйте за мной, — говорила мать-Шустова, провожая Нехлюдова через узкую
дверь и
темный коридорчик и дорогой оправляя то подтыканное платье, то волосы.
Камера, в которой содержалась Маслова, была длинная комната, в 9 аршин длины и 7 ширины, с двумя окнами, выступающею облезлой печкой и нарами с рассохшимися досками, занимавшими две трети пространства. В середине, против
двери, была
темная икона с приклеенною к ней восковой свечкой и подвешенным под ней запыленным букетом иммортелек. За
дверью налево было почерневшее место пола, на котором стояла вонючая кадка. Поверка только что прошла, и женщины уже были заперты на ночь.
На дворе вызвездило Вернувшись по закованной, только еще кое-где просовывающейся грязи на свой постоялый двор, Нехлюдов постучал в
темное окно, и широкоплечий работник босиком отворил ему
дверь и впустил в сени.
Ход в моленную был проведен из
темного чуланчика, который был устроен рядом со спальней Марьи Степановны; задняя стенка этого чулана составляла
дверь в моленную и для окончательной иллюзии была завешана какими-то старыми шубами.
— Я, кажется, помешала вам?.. — нерешительно проговорила Антонида Ивановна, продолжая оставаться на прежнем месте, причем вся ее стройная фигура эффектно вырезывалась на
темном пространстве
дверей. — Мне maman говорила о Сергее Александрыче, — прибавила она, поправляя на руке шведскую перчатку.
Хиония Алексеевна замахала руками, как ветряная мельница, и скрылась в ближайших
дверях. Она, с уверенностью своего человека в доме, миновала несколько комнат и пошла по
темному узкому коридору, которым соединялись обе половины. В темноте чьи-то небольшие мягкие ладони закрыли глаза Хионии Алексеевны, и девичий звонкий голос спросил: «Угадайте кто?»
Из передней одна
дверь вела прямо в уютную небольшую залу, другая — в три совершенно отдельных комнаты и третья — в
темный коридор, служивший границей собственно между половиной, где жили Заплатины, и пансионом.
Что-то шевельнулось в концах губ его; он идет к
двери, отворяет ее и говорит ему: «Ступай и не приходи более… не приходи вовсе… никогда, никогда!» И выпускает его на «
темные стогна града».
Мальчишки в длинных рубашонках с воплем бежали в избы, ложились брюхом на высокий порог, свешивали головы, закидывали ноги кверху и таким образом весьма проворно перекатывались за
дверь, в
темные сени, откуда уже и не показывались.
За небольшим прудом, из-за круглых вершин яблонь и сиреней, виднеется тесовая крыша, некогда красная, с двумя трубами; кучер берет вдоль забора налево и при визгливом и сиплом лае трех престарелых шавок въезжает в настежь раскрытые ворота, лихо мчится кругом по широкому двору мимо конюшни и сарая, молодецки кланяется старухе ключнице, шагнувшей боком через высокий порог в раскрытую
дверь кладовой, и останавливается, наконец, перед крылечком
темного домика с светлыми окнами…
Несколько дней спустя после приезда учителя Троекуров вспомнил о нем и вознамерился угостить его в медвежьей комнате: для сего, призвав его однажды утром, повел он его с собою
темными коридорами; вдруг боковая
дверь отворилась, двое слуг вталкивают в нее француза и запирают ее на ключ.
Я встал — и, положив талер в руку бедной Ганхен (она даже не поблагодарила меня), направился к дому фрау Луизе. Вечерние тени уже разливались в воздухе, и узкая полоса неба, над
темной улицей, алела отблеском зари. Я слабо стукнул в
дверь; она тотчас отворилась. Я переступил порог и очутился в совершенной темноте.
В передней сидели седые лакеи, важно и тихо занимаясь разными мелкими работами, а иногда читая вполслуха молитвенник или псалтырь, которого листы были
темнее переплета. У
дверей стояли мальчики, но и они были скорее похожи на старых карликов, нежели на детей, никогда не смеялись и не подымали голоса.
Во втором отделении,
темном, освещенном только
дверью во двор, висели десятки мясных туш.
В
темных сенцах, куда выходили
двери двух квартир, стояли три жалких человека, одетых в лохмотья; четвертый — в крахмальной рубахе и в одном жилете — из большой коробки посыпал оборванцев каким-то порошком. Пахло чем-то знакомым.
Перешли двор, окруженный кольцом таких же старинных зданий, пошли еще в арку, в которой оказалась лестница, ведущая во второй этаж.
Темный коридор, и из него в углублении
дверь направо.
Ковыляя своей изломанной походкой, он, как лодка на волнах, плывет в полутьме коридора вдоль
темных вешалок и вдруг исчезает в амбразуре классной
двери.
Дальнейшее представляло короткую поэму мучительства и смерти. Дочь из погреба молит мать открыть
дверь… — Ой, мамо, мамо! Вiдчинiть, бо вiн мене зарiже… — «Ой, доню, доню, нещасна наша доля… Як вiдчиню, то зарiже обоих…» — Ой, мамо, мамо, — молит опять дочь… — И шаг за шагом в этом диалоге у запертой
двери развертывается картина зверских мучений, которая кончается последним восклицанием: — Не вiдчиняйте, мамо, бо вже менi й кишки висотав… — И тогда в
темном погребе все стихает…
А главное — под
дверью зияла глубокая рана из облупленной штукатурки,
темных бревен и свай…
Выйдя от Луковникова, Галактион решительно не знал, куда ему идти. Раньше он предполагал завернуть к тестю, чтобы повидать детей, но сейчас он не мог этого сделать. В нем все точно повернулось. Наконец, ему просто было совестно. Идти на квартиру ему тоже не хотелось. Он без цели шел из улицы в улицу, пока не остановился перед ссудною кассой Замараева. Начинало уже
темнеть, и кое-где в окнах мелькали огни. Галактион позвонил, но ему отворили не сразу. За
дверью слышалось какое-то предупреждающее шушуканье.
Именно под этим впечатлением Галактион подъезжал к своему Городищу. Начинало уже темниться, а в его комнате светился огонь. У крыльца стоял чей-то дорожный экипаж. Галактион быстро взбежал по лестнице на крылечко, прошел
темные сени, отворил
дверь и остановился на пороге, — в его комнате сидели Михей Зотыч и Харитина за самоваром.
Из
темного угла около
двери раздавался голос матери...